Я с трудом верил собственным глазам. Где были эти люди двамесяца назад? При жизни Лонти и ее детям не досталось и капельки той любви,которую толпа с таким рвением источала сейчас.

Устремились к алтарю и гиены с лампами-вспышками.

Похороны превратились в чудовищный спектакль.

Наконец священнику удалось навести порядок. Под протяжный ижалобный голос органа прошла последняя молитва. Народ двинулся мимо гробов.

Служба длилась полтора часа. Две тысячи долларов принеслинеплохой результат. Я мог им гордиться.

Из церкви темнокожая масса, запрудив проезжую часть, потеклав сторону Капитолия. Началась демонстрация. В самой гуще шагал Мордехай.“Сколько подобных шествий уже было!” – подумал я, когда толпа повернула заугол. “И все-таки их должно быть больше”, – наверняка ответил бы Грин.

* * *

Став компаньоном “Дрейк энд Суини” в тридцать лет, РудольфМайерс по-прежнему удерживал этот рекорд. Если дела будут развиваться всоответствии с его планами, то в один прекрасный день он станет старейшим средидействующих компаньонов. Призванием и смыслом жизни Рудольфа являлось служениеПраву, это могла подтвердить каждая из трех его бывших жен. Иные дела у неговыходили из рук вон плохо; работе в фирме он отдавался без остатка.

* * *

Рудольф ждал меня в шесть вечера. Полли, как и другиесекретарши и большая часть помощников, отправилась домой. К половине шестогосуета в коридорах пошла на убыль.

Закрыв за собой дверь, я сел у стола Рудольфа.

– А мне казалось, ты болен.

– Я ухожу, Рудольф. – Слова прозвучали беспечно, но на душеу меня кошки скребли.

Он отодвинул от себя толстенную конторскую книгу, аккуратновставил в колпачок дорогую ручку.

– Слушаю тебя.

– Я ухожу из фирмы. Мне предложили работу в адвокатскойконторе для бедных.

– Не валяй дурака, Майк.

– Я не валяю дурака. Я принял решение. Мне хочется уйтиотсюда, не создавая по возможности ни для кого проблем.

– Через три года ты станешь компаньоном.

– Я нашел кое-что получше.

В растерянности Рудольф выкатил глаза:

– Брось, Майк. Нельзя же терять голову из-за одногонеприятного случая.

– Я в своем уме, Рудольф. Просто ухожу в другую сферу.

– Единственный из девяти!

– Тем лучше для них. Я буду рад, если они почувствуют себясчастливыми. Впрочем, судейские крысы – народец странный.

– Куда ты уходишь?

– В адвокатскую контору неподалеку от Логан-сёркл.

Она занимается правами бездомных.

– Правами бездомных?

– Да.

– Сколько тебе дали?

– О, целое состояние! Хочешь внести пожертвование?

– Ты рехнулся!

– Нет, всего лишь переживаю маленький кризис, Рудольф.Тридцать два года – слишком юный возраст, чтобы действительно сойти с ума. Я жерассчитываю обрести покой в самом ближайшем будущем.

– Возьми месяц. Поработай с бродягами, перебесись ивозвращайся. Ты уходишь в самое тяжелое для нас время.

Без движения лежат груды дел.

– Оставь, Рудольф. Когда знаешь, что под тобой растянутастраховочная сетка, к упражнениям на проволоке пропадает всякий интерес.

– Интерес? Ты согласился из интереса?

– Исключительно. Представляешь, как приятно трудиться, непоглядывая ежеминутно на часы?

– А Клер?

Вопрос выдал всю глубину его отчаяния. С моей женой Рудольфбыл едва знаком, да и совет по поводу семейного счастья мог дать кто угодно,только не он.

– С ней все в порядке. Мне бы хотелось уйти в пятницу.

Рудольф, прикрыв глаза, медленно покачал головой:

– Я не верю.

– Мне искренне жаль, Рудольф.

Мы пожали друг другу руки и договорились встретиться утромза завтраком, чтобы обсудить незаконченные дела.

Не желая, чтобы Полли узнала обо всем из вторых уст, я зашелв кабинет и набрал ее номер. Она готовила ужин. Мой звонок испортил ейнастроение на неделю, пожаловалась она.

По дороге домой я задержался у тайского ресторанчика ипопросил сложить в пакет какой-нибудь еды. Войдя в квартиру, достал изхолодильника бутылку вина и накрыл стол.

За прожитые годы у нас вместо примитивного и утомительноговыяснения отношений выработалась привычка просто не замечать друг друга,поэтому тактика поведения не требовала доводки.

* * *

Однако идея устроить засаду, изумить, сбить с толку Клеростроумными выпадами пришлась мне по вкусу. Я подумал, что это будет достаточноизящно и подло – в полном соответствии с атмосферой нашего втихаря умирающегобрака.

Если Клер и заподозрила подвох, то не подала виду. Былопочти десять вечера, она, как обычно, успела где-то перекусить; с бутылкой винамы прошли прямо в гостиную. Я разжег камин и погрузился в любимое кресло. Клертоже села.

Помолчав, я сказал:

– Нам нужно поговорить.

– О чем? – На ее лице не мелькнуло и тени тревоги.

– Я думаю уйти из фирмы.

– Вот как? – Клер сделала глоток вина. Ее выдержка поразиламеня. Либо она ожидала этих слов, либо показывала, что мои проблемы ее неволнуют.

– Обратного пути нет.

– Почему?

– Я созрел для перемен. Надоел дух корпоративности, да исама работа потеряла значение. Хочется приносить пользу.

– Очень красиво. – Клер явно задумалась о деньгах, и мнебыло любопытно, сколько ей потребуется времени, чтобы взять быка за рога. –Достойно восхищения, Майкл.

– Я говорил тебе о Мордехае Грине. Он предложил мне работу всвоей конторе. Выхожу в понедельник.

– В понедельник?

– Да.

– Выходит, ты все решил?

– Да.